Со своим огромным чемоданом ввалился в квартиру около девяти вечера. На пороге, конечно, сидела собака, у которой традиционный ритуал встречи: сначала сунется мне в колени, потом вспомнит, что она обижена — ведь я уехал слишком надолго. Уйдет в комнату, посидит минут пять, пока я раздеваюсь, и выбежит, и тут уж у нас с ней начинаются взаимные ласки.
"Литературка" напечатала статью В.С. под названием "В дамском полку прибыло". В.С. начинает составлять мне на полосах этой газеты упорную конкуренцию. Впрочем, мы всегда с нею конкурировали. На этот раз всё, что я привез, ей понравилось и оказалось кстати.
28 апреля, четверг. Утром вместе с Сергеем Петровичем ездили сдаваться ученому секретарю Педагогического университета. Уж я наслышан об этой решительной женщине. Зовут ее Людмила Васильевна, она милая, хорошо знающая свое дело, готовая пойти навстречу, но непреклонная, и это мне нравится. Я даже догадался теперь, откуда у Миши Стояновского такое четкое знание академической процедуры: всё отсюда, из Педагогического университета. В общем, день у меня оказался тяжелым. Прямо из педуниверситета — на Скарятинский переулок, где шло очередное заседание молодежного съезда.
Мне показалось, что многое тут идет как и в прошлом году, однако какие-то другие лица, возникают другие ощущения. Немного поговорили с ребятами. Хорошо выступал Гусев — но он всегда хорошо выступает, хотя это всегда экспромт, пронизанный информационными узлами. Да я всегда с удовольствием слушаю любого оратора — мне это интересно. Договорились, что свой семинар я проведу у нас в институте в пять часов. Особенно я не нервничал, так как накануне получил от С.П. рукописи с наказом: обязательно прочитать утром, что я и сделал, тем более что их всего три.
В три — ученый совет. На повестке дня один вопрос — А.В.Дъяченко и его театр, который на недостаточно законных основаниях, но тем не менее прижился в институте. Собственно, поводов, по которым я начал этот разговор, было два: прекратилась та общая интеллектуальная работа, которая раньше проводилась вокруг театра, а во-вторых, возник сам Толя с просьбой прибавить зарплату (забыв, что помещение — театр и две комнаты, где он, по сути, живет, часто ночуя — им не оплачивается). Прибавку мы ему дать не смогли. Еще меня смущает его семинар, на который он не любит пускать неприглашенных. Перед ученым советом позвонили из Московского комитета искусств — готовы, по моей просьбе, дать деньги на студенческий фестиваль. Но нет текстов, а о них мы договаривались с Толей раньше… Прошло заседание не то чтобы бурно, но, даже, я бы сказал, где-то смешно. Анатолий Владимирович говорил о том неописуемом вкладе, какой он внес в теорию театра, вещи банальные и общеизвестные, которые в этой аудитории говорить бы не следовало. Но я не торопился его прерывать — у меня было желание понаблюдать его самораскрытие, ведь здесь не научный диспут, а заседание ученого совета, которому достаточно собственного мнения, чтобы что-то решить. В общем, решение было для Толи неинтересное: отделить его преподавательские услуги от всех других и самое главное — отделить услуги от театра. И время поменялось, и те формы, в которых мы работали 5–8 лет тому назад, тоже достаточно изменились. Интересно это мнение Е.Я., с которой я говорил позже. Ведь для меня ученый совет — это только 10 лет, а для нее — более 30-ти.
Кстати, о ней — вернее, о втором, дополненном, издании ее "Записок стенографистки", подредактированных привязанным к Литинституту Борей Тихоненко — мы с Колпаковым говорили недавно. Дай Бог, чтобы наши писатели так писали — ясно, спокойно, умели держать факт, не выходя за его художественные берега. Горький был абсолютно прав — в принципе, каждый может написать книгу о своей жизни, но здесь нужно еще одно: умение думать о своей жизни так, чтобы сочетать ее с другими, умение не громоздить ее на вершину всех обстоятельств, иначе получится неинтересно, а умудриться вписать все обстоятельства в свое повествование, ведь часто важно не то, чего ты стоишь сам, а то, что происходит вокруг. Пройдет лет 20–30, все станет спокойно, будет и литература и литературоведение, книжка Е.Я. станет библиографической редкостью, и абсолютно уверен, что цитировать и ссылаться на нее будут значительно больше, чем на Наташу Иванову.
В пять часов пришли трое молодых писателей, с которыми мы долго и хорошо поговорили. Самый профессиональный из них Дима Сахранов. Когда я начал его рукопись, то подумал, что это, наверное, типичная графомания — какие-то индейцы, Центральная Америка, а я хорошо ее знаю — и по литературе, и бывал там неоднократно. Но оказалось, что это свой взгляд и свой интерес — как Вальтер Скотт интересовался средними веками, так и этот парень интересуется индейцами, мексиканскими божествами, историей испанского завоевания. Это своеобразный взгляд, своеобразная литература. Другой — из Волгограда, пишет о войне. Это ведь феномен! Я сам тоже брался за военную тему, но все-таки я был ближе к войне по времени, когда написал свою первую повесть — "Живем только два раза". Был потом у меня еще и студент из Риги, написавший о "похоронной команде". Трудно сказать, почему молодые парни пишут о войне, но вот представляют то время, те отношения и пишут. Это интересно. Второго в Союз я пока не рекомендовал, оставил до следующего года. И третий перенек — Андрей Слизков из Нарофоминска. Он юрист, пишет какие-то прозаические поэмы. Здесь логическое выше образного, но иногда, среди назывных предложений, среди слов "Любовь" и "Надежда" (с большой буквы) вдруг возникают зрелые и точные абзацы. Я ему сказал: "Начни-ка, милок, с Монтеня, ибо, как в жизни незнание законов не освобождает от ответственности, так и в литературе нечтение иногда делает ее наивной и мелкой". Поразительно, что мне понравились его стихи, вкрапленные внутри прозы, — обычно к этому приему я отношусь достаточно настороженно.
В семь приехал ленинградец Игорь Савкин, издатель знаменитой "Алатеи", привез целый список книг издательства. Внимательно всё просмотрю. Хорошо поговорили, поужинали в нашем кафе. Вспомнили Толю Ливри, кое-что Игорь мне о нем рассказал. До обратного поезда, который у него около полуночи, он еще куда-то после нашей встречи подался. Энергия у этого человека фантастическая.
В 10 приехал домой и, немедленно, как заметила В.С., заснул под грохот телевизора.
29 апреля, пятница. По почте получил странную переписку по поводу МСПС. За подписью Бондарева, председателя исполкома Арсения Ларионова и моей, пока я был в Китае, пришла такая телеграмма:
"Исполком МСПС поздравляет с юбилеем великой Победы. Будьте здоровы и счастливы. Извещаем Вас, что постоянно и настойчиво распространяемые группой Михалкова-Кузнецова-Бояринова-Ганичева утверждения об их принадлежности к руководству МСПС являются очередной беспрецедентной ложью. Образованная ими 23 февраля 2005 г. Ассоциация российских писательских союзов и организаций членом Международного сообщества писательских союзов не является. С искренним уважением — и проч. и проч."
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});